Дмитрий Трубин

Дмитрий Трубин: серийный 

создатель

Почему ты пишешь картины сериями?

Дмитрий Трубин: А почему убийцы серийны­ми бывают? - Они не могут насытиться! Точно так же и я... Только я, конечно, не убийца, а серийный создатель. Если я влезаю в какую- то тему и начинаю писать, то, завершая одну работу, я уже вижу следующую, как продол­жение темы, и так - во множестве вариаций. Мне хочется «дожать» тему до конца; я - как бультерьер: мне нужно всё сделать сразу и быстро. Есть и другая причина моей твор­ческой серийности: работу художника я на­чинал с книги, а книга подразумевает цикл, в книге ты должен мыслить сериями. Получив образование в полиграфическом институте, я научился работать сериями, множить, раз­вивать тему.

Пикассо тоже сделал много серий.. Ты срав­ниваешь себя с ним?

Да, когда гордыня меня одолевает - я мо­гу сравнить себя с Пикассо. Володя Резиц- кий, когда его не принимал губернатор, мог хлопнуть дверью и сказать: «Я для вас - как Растропович!». И я могу время от времени «хлопнуть дверью» и сказать: «Я для вас - как Пикассо!». Для меня Пикассо - самый сформулированный, идеальный художник. Что бы он ни сказал про искусство - это всё страшно интересно. Пикассо - самый цити­руемый художник. В то же время он не был слишком сильно образован, он всё интуи­тивно получил от своего отца-художника, от друзей, от среды. И он всегда мыслил по- детски, у него даже на старческих фотогра­фиях (под 90 лет) глаза горят, как угли. Это человек, который прожигал всё вокруг себя. Кажется, Кокто сказал: «Когда выходишь из мастерской Пикассо, мир кажется несфор­мулированным». Это потому, что Пикассо переделал Божий мир, сформулировал его по-своему, иначе, современнее. Он нашёл новое видение, новые краски, новые фор­мы. Я влюблён в него - это не значит, что я не люблю других художников, но если бы пришлось оставить кого-нибудь одного, я бы оставил Пикассо.

Ты пишешь картины, связанные с едой? Какая из них «самая вкусная»?

Когда меня спрашивают о любимых картинах, я говорю: «Та, которую делаешь последней, та и любимая». Иначе я её не делал, если бы не думал, что она - лучшая. Каждый раз я жду новых открытий от своей работы, и следом за «последней» всегда приходит другая... И что значит «вкусное»? Вкус - это же не только то, что воспринимают вкусовые ре­цепторы. Обнажённое женское тело - разве это не вкусно? Я пишу огромное количество обнажённой женской натуры - много плоти, много жизни, много витального чувства. Я - человек, очень витально обозначенный в пространстве, я страшно люблю жизнь. Могу легко увлечься странными вещами - вдруг полюбить какие-нибудь старые утюги и пи­сать утюги, и видеть в них особо ценное ка­чество.

Твой «Евангельский цикл» - неожиданно, интересно... Как ты относишься к версии, ко­торая вошла в современную массовую куль­туру как «Код Да Винни»?

«Код Да Винчи» я не читал и фильм тоже не смотрел. Более того, я не люблю все эти ме­тафизические изыскания, и магия меня не интересует... В начале 19-го века о Леонар­до писали как о дьяволе, искусителе: осуж­дались все эти его улыбки - «Джоконды», «Мадонны в гроте»... Каждый находит то, что ищет. И магию можно найти во всём: прове­дённая по бумаге линия - она уже полна магии – магии искусства. Как православный атеист, я не верю в дьявола. Дьявола в сущности (во всяком случае для меня) нет…Леонардо был агностик, не мистик, он по­стигал мир. Он был гораздо более деятель науки, нежели искусства. Он ни одну свою работу так и не довёл до кон­ца. «Тайную вечерю» он пи­сал очень долго, только к лику Христа (по Мережковскому) он возвращался в течение 14 лет. В отличие от него Мике­ланджело был настроен на результат, на плод, а Леонардо акт зачатия интересовал гораздо больше, нежели итог. Он постоянно отвлекался. Если герцог пред­лагал ему заняться осушением, он тут же за­горался идеей - и уходил в осушение... Если праздниками - он с радостью делал декора­ции. И всё это, оставив живопись.

Ты называешь Фому истинным апостолом, а Иуду - предателем. Но как тогда воспри­нять просьбу Христа к Иуде - пойти и свер­шить должное? Христос знал, что должен сделать Иуда?

В своей книге «Иуда Искариот» писатель Ле­онид Андреев утверждает, что Иуда - самый верный друг Христа. Друг, который пошёл на убийство собственной души, потому что Христос мог колебаться в исполнении своей миссии из-за своей человеческой сущности. Такая точка зрения - вне догм, всё здесь очень по-человечески. Но я привык опери­ровать поступком Иуды как классическим предательством. Меня интересует только формула. В своей работе я иду вслед за Ле­онардо, а он никак не мог возомнить Иуду «другом» Христа: тогда это никому и в голову прийти не могло. Он считал, что Иуда - это Иуда, и ему место – в петле.

Вокруг каждого известного человека бытует легенда. И про тебя сложена легенда, что ты - особа, приближен­ная к Власти.

Власть и я? «Что он Гекубе, и что ему Гекуба?» Нет, я не за­даюсь этими вопросами - я слишком сильно занят своим делом. Я, в сущности, эгоцен­трик, у меня всё посвящено тому, что я делаю. Семья обе­спечивает мне тылы, а я занимаюсь только тем, что рисую - в мастерской, дома. А обще­ние с властью... Я не выстраи­ваю специального общения, и мне в голову не придёт записываться на приём к каждому вновь назначенному губер­натору или мэру. У меня сло­жился свой собственный круг общения, и на каком-то этапе я стал что-то значить для это­го города, поэтому я общаюсь не столько с людьми власти, сколько с людьми дела.

Татьяна Трубина: Говорят ещё, что Трубин - человек богемы. Меня просто начинает тря­сти от этого всего.

Дмитрий Трубин: Богемный художник от меня отличается коренным образом. Я всё своё время трачу, рисуя, делая картины, графику, книгу. Выпить и повеселиться я мо­гу в свободное от этого время - вот тогда я становлюсь словоохотлив, потому что мне нравится говорить, подпитываться чужой энергией... Я совершенно не склонен лежать на диване. И мне не нужен какой-то специ­альный отдых, потому что живопись - такой кайф, от которого отдыхать просто глупо. Ес­ли я устаю от чего-то, то просто меняю сферу применения своих сил. И так - всю жизнь. И никакой богемы.

В какой момент Дима понял, что он влюбил­ся в Таню, а Таня поняла, что Дима - её судь­ба?

Татьяна Трубина: Мы познакомились в круи­зе, когда творческие коллективы по Север­ной Двине путешествовали. У меня накануне было видение, предчувствие этой встречи. Я знала, что я его встречу. Конечно, я не знала точно, что это будет Трубин, но что-то такое в го­лове моей случилось... Зашла я на теплоход, окинула взо-ром: «И где?» - подумала я: «Господи, как хорошо всё на­чиналось... И так всё печально закончилось!». - Теплоход - пространство ограничен­ное, все перезнакомились, и я влюбилась в него, когда Тру­бин показал мне свой каталог. В круизе Дима был без бороды, а борода - атрибут богов, героев и царей. Как только он показал мне свой «каталог с бородой», я его сразу узнала…А мои ноги он узнал еще быстрее, чем я его «бороду».

Дмитрий: Манекенщицы в круизе были все красивые, и все, как китайцы, «на одно лицо». Но одна из них, Таня, особенно отличалась своей пластикой. Посмотрел я на неё и подумал: «Слишком высокая для меня», - и не мог на нее посягнуть, пока Таню не пригласил на танец мой друг Женя Новоселов. Я говорю Надежде Ивановне Милькис: «Везёт же Новосёлову - такая длинная веха с Таней потанцевать может, мне уж с ней не потанцевать...». Она спрашивает: «Димка, сколько росту тебя?» - «Метр-79» - «А Таня - метр-78». Я сразу встал и отогнал Новосё­лова. С тех пор мы с Таней вместе.

Татьяна: Я вывела формулу: «Борода + Рост» - вот и весь секрет успеха. Кстати, в июне 2012 года исполняется ровно 20 лет, как мы познакомились в том круизе.

Дима, ты так часто в похвале говоришь сло­во «страшно»- Или «ужасно»» Почему?

Дмитрий: Это у меня такие оксюмороны. Во мне осталось много детского, а ребёнок, ког­да сталкивается с чем-то новым, волнующим, непонятным - ему одновременно и «страш­но», и «интересно». Наверное, в 51 год не­хорошо так говорить, но я же по одной стезе своей - детский художник, поэтому мне мож­но говорить: «страшно интересно», «страш­но любопытно» и «страшно красиво».

Катя, мы наслышаны, что ты отличный переводчик по­эзии?

Екатерина Трубина: Ан­глийский язык я изучаю вот уже 10 лет. И с поэзией у ме­ня очень близкие отноше­ния. Удаётся сочетать эти два увлечения. В школе я всегда участвовала в кон­курсах, а потом - в москов­ском: заняла там одно из первых мест. Вот, собствен­но, и всё.

Что в тебе точно от мамы-Тани, а что точно от папы-Димы?

Екатерина: Ох.... От папы, на­верное, наглость и нахальство – во всем, что касается творчества.... От мамы, наоборот, мягкость, которая иногда проявляется, иногда нет. Еще от мамы я научилась терпеливости, в какой-то степени…

Дмитрий: Ты самого главного не сказала – ты еще красивая в отца!

Екатерина: Еще я занимаюсь кулинарным искусством. Иногда следую рецептам, иногда сама что-нибудь придумываю. Очень люблю сделать все красиво. Среди моих главных увлечений – живопись, литература, кулинарное искусство.

Дмитрий, у тебя есть автопортреты?

Не так чтобы большое количество, но время от времени я подхожу к этой теме, к себе, то есть. Это давняя традиция: Микеланджело, Дюрер, Рембрандт - великие автопортретисты... Если всматриваться в человека, так как же не в себя, прежде всего? Если художник напряжённо смотрит в своё нутро, он лучше понимает и других людей. К тому же себя ты знаешь лучше, чем другого человека.

Ты писал когда-нибудь себя с Таней вместе?

Вместе? Нет. Хотя Таню я писал очень много. Однажды мы с Володей Резицким даже про­ект устроили: «Акция 3». Портреты Тани бы­ли развешаны на стенах, сама она ходила по подиуму. Володя выходил в зал, снимал портреты, перемещал их в пространстве, переодевался, менял , инструменты - с саксофона переходил на какую-нибудь дудку... Это была его идея: три героя, три творца. На самом деле, участников было больше - «ювелирка» от Коли Фёдорова, Тим Дорофеев и Катя Зорина... Я тогда подарил Володе отцовский кожаный плащ - как у Жеглова: старинный, военного образца - для его выступлений, проектов новых... Такие дела.

Чтобы побеседовать с Татьяной, Дмитри­ем и Екатериной Трубиными, мы отправи­лись в ВИННЫЙ КЛУБ, с которым они хоро­шо знакомы. Семью устраивает и уютный интерьер, и атмосфера, в которой можно спокойно пообщаться, и интернацио­нальная кухня, и богатая коллекция вин, среди которых всегда найдёшь то, что наиболее точно соответствует выбран­ному блюду.

ВИННЫЙ КЛУБ предложил Татьяне Трубиной поделиться рецептом, который стал бы нововведением в летнем меню ре­сторана:

«Самое логичное для лета - это, конеч­но, овощи, - сказала Таня. - Тем более, что овощи, фрукты и свежевыжатые со­ки - моя самая любимая пища, овощи лю­бит и Катя. А Дима у нас любит всё, кроме «Дробь 16» (каша из перловки), он у нас всеядный, с ним проблем нет, всё съест и скажет: «Спасибо. Вкусно». Поэтому в ответ на ваше предложение подумать о летнем блюде, я советую приготовить Ба­клажаны под соусом «Песто». Это клас­сическое летнее средиземноморское блюдо, которое очень любят жители Ита­лии. Кстати, в роду у Димы есть итальян­цы, так что можно сказать, что это один из наших семейных рецептов».

Андрей Жданов

Опубликовано в журнале Magazine, июнь 2012.